Городские сказки

[cityhaze]

Городские сказки — это бесконечная книга авторских сказок в духе магического реализма и городского фэнтези, прочитав которые, вы вдруг обнаружите, что город скрывает за будничной суетой настоящие чудеса — нужно только хорошенько осмотреться!
Все тексты проходят строгий отбор и кропотливую корректорскую вычитку.
Никаких мемов, никакой безграмотности, никаких цитат — только волшебство в текстовом формате!

запись создана: 14.01.2018 в 20:45

---

[fandom Detskaya Klassika 2016]

Команда Детской классики приглашает в свои дружные ряды всех любителей мультфильмов, книг и кинофильмов для детей и подростков.

---

Объединимся.

[viki-san555]

Ребята сказочники, мы хотим позвать вас на битву одной дружной компанией. Давайте оживим наш замечательный фандом. Мы пишем по сказкам, легендам, приданиям, и всему интересному на эту тему. Сказочные и фэнтези ориджи это тоже к нам.

---

[Basilio Orso]

В Аду было чертовски холодно, ветер пробирал до костей. Шагавший рядом чёрт был в одних штанах, небритый, курил сигару. Он поглядывал по сторонам, высматривая кого-то. Решив завести разговор, я сказал чёрту:
— Холодно у вас тут… сегодня.
— Привыкай, человечек, ещё…
— Роман! – представился я, перебив чёрта. Он оказался Ирычем и сказал, чтобы я помалкивал и не мешал ему работать.
Последнее, что я помнил, была огромная площадь, в конце которой было двое ворот, белые и чёрные. В белые ворота ангелы заводили под ручку старушек и старичков, которые всем улыбались и спрашивали, где тут святой Пётр. В Раю нет места молодым, подумал я тогда.
Внезапно багровые небеса разверзлись и нам на головы упала девушка, мокрая, в синем платье. Ирыч выплюнул испорченную сигару:
— Птфу, овечки и дудки! Не могла утопиться на пять минут позже!
— А что, ей к воротам не надо? – поинтересовался я.
— Самоубийцы прямиком в Ад. А ты что думал: прыгнул с моста и вот те сразу овечки и дудки, белые крылышки и мёд три раза на день?
— А я мёд не люблю, – честно ответил я.
— А тебе и не дадут! Буди дуру, нам три дня ещё тащиться.
Девушка лежала на серых камнях, чёрные волосы слиплись от воды. Недолго думая, я начал её тормошить. Она открыла глаза и уставилась на меня, как голодная кошка на рыбу.
— День добрый! Я Роман, это чёрт Ирыч, все мы в Аду. Вы только что удачно утопились и упали нам на голову… приятно познакомиться, – добавил я. Она приподнялась, осмотрелась, улыбнулась полусумасшедшей улыбкой маньяка.
— Марина, – она протянула руку, чтобы я помог ей встать. Чёрт, дымя новой сигарой, заметил, что она очухалась и сказал мне, чтобы я и “хренов водолаз” наконец-то пошли.
— Ну что, пошли к чёрту! – весело ответил я. Ирыч шёл впереди, а мы, спотыкаясь на камнях, завели разговор:
— Роман, как думаете, спим мы или крыша поехала? – Марина взяла меня под руку и шли мы, как вроде вечерком по парку, а не по дороге в Преисподнюю вместе с чёртом.
— Давайте на ты, а то чувствую себя старым профессором.
— Давай, а всё-таки?
— Ну, если мы сошли с ума, то, значит, я вас, пардон, тебя, придумал, или ты меня придумала, и Ирыча мы тоже придумали, а находимся в дурдоме.
— Поняла! Значит, или просто спим, или сдурели и всё равно дрыхнем, привязанные к кровати, а глюки — это от лекарств. Щас я тебя ущипну и ты проснёшься, а если нет, то ты меня.
Мы принялись щипать друг друга, давать пощёчины, Марина даже заехала мне в глаз. Мы решили остановиться, чтобы удобнее было драться. Чёрт заметил, что мы не идём, повернулся и засмеялся жутким смехом, как только черти могут:
— Ну, вы, мазохисты хреновы, овечки и дудки, не спите вы, хоть голова об голову бейтесь. Поздно просыпаться, когда до Ада три дня пешим ходом.
Мы повернулись и, наверное, первый раз подумали: а может, и правда не сон. Ирыч понял, что не доходит и объяснил конкретно:
— Так, тебя, Роман, давеча переехало грузовиком, когда ты во хмелю перебегал дорогу, да удачно упал, даже не понял ничего, а уже трезвый, да с целой головой на площади Успокоения сидел. А вы, мадам, уж не знаю, по какой причине, употребив с горла бутылку горькой, сиганули с моста в реку холодную и глубокую, там утопли и прямиком мне на голову. Наградили алкоголиками, спят они! Вот у Петра работа так работа, старичкам улыбайся, арфу в лапы, крылья на горб и своим ходом полетели. А мне таскаться с вами! А ну побежали вперёд и без разговорчиков, это вам Ад, а не пансион благородных девиц!
Мы переглянулись, ни она, ни я ни черта не помнили. Так, решил я, если сплю, значит, когда-нибудь да проснусь, а пока в Аду, то слушайся чёрта.
— Пошли, Маринка, а то злой он, как чёрт!
— Пошли, чёрт с ним, – поддержала она. Ирыч шутку не оценил, а только заметил, что наградили его алкоголиками, а также припомнил овечек, дудки, арфы, мёд и Петра. Это он так ругался, чёрту оказалось далеко по части матюгов до наших грузчиков и матросов.
— Холодно тут, — сказала утопленница, — зима у них, что ли?
— А в тюрьме сейчас обед, макароны дают! — пошутил я. Она засмеялась, шмыгая от холода носом.
— Тоже любишь старые фильмы? Кстати, а обед будет?
— А чёрт его знает! А ты, когда топиться шла, не поела?
Чёрт повернулся на наш развесёлый смех и подумал:
— Вот психи встретились на мои рога! Смешно им, понимаешь.
Ирыч плюнул и закурил. Я сказал:
— А знаешь, ведь про это песня есть у “Пикника”:
Он идёт походкой лунной
В дальний сад, где ночь без дна,
Где за оградою чугунной
Бродит девушка одна…
— Знаю, я слушала, только это про вампиров, но похоже на нас, особенно припев. И она тихонько пропела:
Кто они? И что им надо?
Пить да пить бы сладкий яд.
До утра обнявшись крепко,
Так они и простоят...
— Я вам простою! – заорал чёрт. — Бя-а-а-гом, не дойдём к ночи до Серой горы, жрать не дам! Ну а если вы спите, то и жрать во сне вам не надо, а я не чёрт, а вертолёт, как там ваш “Пикник” поёт:
Я прожектором-рукой
Раздеваю девку-ночь,
От великих до смешных
Все хотят попасть на борт… ах, чёрт!
И мы пошли. Так заканчивался наш первый день в Аду. Вообще-то было неплохо. Весёлый чёрт, распевающий “Пикник”, красавица-утопленница Марина, да и теплело понемногу. Только вот если это и вправду не сон? Солнце садилось за серые горы…
От края до края, небо в огне сгорает,
И в нём исчезают все надежды и мечты…
Кипелов, что, тоже, тут был?

Серж Хоббитов

Источник: wondertales.ru/index.php/rubriki/prostoj-vybor/...

---

[Алишер]

Иллюстрации для "Сказок народов Кудесного леса", которые повествуют о лисах- оборотнях. Истории написаны живым и ярким языком, отсылающих читателя к старорусским сказаниям. Рекомендую к прочтению. Сказки можно почитать на официальном сайте книги "Лисья покража."

---

Ветер и тишина

[Smoren]

Ветер нарушил тишину, всколыхнув ветви деревьев на ее вечернем платье. Одетый во фрак ночного неба, он спорхнул вниз и замер у земли, чуть слышно перебирая травинки, шепча приветствие.
– Здравствуй, ветер, – промолчала тишина, – ты пришел поиграть?
Легкий порыв, освежая опушку, утвердительно кивнул кронами молодых отпрысков леса, не вторгаясь в ночные владения подруги.
Тишина не возражала, и ветер, разгулявшись, поднял и закружил ворох палой листвы, постепенно придавая ему форму.
– А у меня будет форма? – спросила тишина, шурша подолом.
В ответ взметнулся второй поток, поднимая листья уже на ее территории. Спустя мгновение, они вновь пали на землю, оставляя после себя постепенно проявляющийся человеческий силуэт. Проступало обрамленное светло-русыми волосами девичье лицо, венчающее тонкую фигуру в мерцающем длинном платье. Босые ноги чуть проглядывали из-под его пол, чувствуя под собой влажную землю.
– Я тоже хочу проявиться – встрепенулся ветер и осел, позволяя тишине сплести из безмолвного воздуха силуэт, ранее очерченный взметнувшимся потоком листьев. У него были взъерошенные темные волосы, приподнятый нос и немного пухлые губы. На спине висела гитара в черном клеенчатом чехле. Потертые джинсы, косуха и берцы дополняли образ.
– И где ты такого нахватался? – с улыбкой спросила тишина, прервав неподвижность лица девушки, сверкая луной в белках ее глаз.
– Где налетаюсь, там и нахватаюсь, – ответил ветер, чуть разведя руки в стороны, и задорно улыбнулся своим новообретенным лицом.
Она подошла к нему и прикоснулась тонкими пальцами к плечу, чуть царапая его ногтями:
– Что за странная материя? Никогда не встречала ничего подобного!
– Кожа молодой клеенки, – ухмыльнулся он, – натуральный продукт нынче дорог, а это выглядит не хуже.
Они звонко рассмеялись. Он провел рукой по ее талии:
– А ты вся в шелках. Как в старые добрые!
– Ну я же девочка – мне положено! – В шутку возмутилась она.
– Прогуляемся? – предложил ветер, и тишина в безмолвном согласии двинулась вслед за его легким шелестом.

Вдали виднелись огни ночного города. Ковер из листьев вскоре сменился тропинкой, петляющей меж редких деревьев перелеска, выводя идущих на заасфальтированную дорогу, освещенную лишь далекими мерцающими огнями. Несколько минут они шли молча.

– О чем нынче говорят люди? – обратилась тишина к ветру, прерывая... саму себя? – Раз уж мы приняли такой облик, надо, пожалуй, соответствовать, а ты чаще заглядываешь в их жилища. Так что рассказывай.
– Говорят? О разном. Одни философски сотрясают воздух, пуская меня сквозь открытую форточку в накуренную кухню, другие и вовсе не замечают того, что говорят, закрутившись в ежедневной кутерьме забот и дел. Третьи поют.
– Они до сих пор не разучились? Когда так мало тишины в их городах, кому захочется петь?
– Все просто: некоторые умудряются перестать обращать внимание на гул голосов внутри и снаружи, и у них начинается голод по настоящим звукам – звукам, которые имеют значение. Такие люди начинают писать стихи. А где слов уже не хватает, помогает гитара.
– И много ты таких видел?
– За ними мне больше всего нравится наблюдать, так что немало, хотя найти их бывает непросто, иногда приходится долго кружить по паркам и подземным переходам, да и не все они оказываются такими, каковыми пытаются казаться.
– Мне так интересно! Может быть, мы тоже попробуем петь?
– Боялся уже, что ты не предложишь! Конечно, попробуем! Но место сегодня выбираю я.
– Согласна, – ответила она, жизнерадостно улыбнувшись.

Двое неторопливо приближались к городу, окунувшись в свои мечты, предвкушая грядущие ощущения. Негромко распевались, пробуя свежий воздух приближающегося утра на вкус.

Светало. Тишина и ветер с улыбкой смотрели им вслед, зная, что теперь они не пропадут.

Читать на ficbook

---

Литературный эксперимент, плотно связанный со сновиденной практикой

[Smoren]

Идея эксперимента - в организации прямого диалога созданного персонажа и автора. В тексте ставятся вопросы о реальности существования выдуманных миров, роли демиурга в их жизнедеятельности, о возможностях путешествий между мирами, в том числе с помощью осознанных сновидений. Текст пропитан экзистенциализмом, произведена попытка отразить непрерывность потока сознания главного героя. Читать можно здесь: Синдром персонажа.

P.S. Включает в себя авторские сказки.

---

Страшные сказки

[принцесса Ивейн]

@темы: румпельштильцхен, охотник, Лучшее, снежная королева, сказка, страшные сказки, фейри, белоснежка, scary tales, scarytales, кэльпи, огниво, сказки

---

Сказка про любой предмет и зеркало

[Smoren]

А Ты знаешь, что придумать тему для сказки очень просто? Ведь в сказку можно превратить практически любое повествование, поставив в его основу аксиому о существовании чудес и прогнав за дверь наглых зверьков-обоснуев, притаившихся во ртах самодовольных критиков. У сказки своя система координат. Точнее, система координат сказителя, или, скорее, его душевного состояния, поэтому критики идут лесом. Волшебным, где их внутриполостные питомцы, вопреки названию, не смогут обосновать факт своего существования и превратятся в кого-нибудь другого. Ведь состояние души - штука нестабильная. Лимит выходной функции по времени при константном входе в бесконечность уходит, видите ли.

Так вот, придумать тему для сказки очень просто. Вот смотри: Я хочу, чтобы Ты рассказала Мне сказку об одиноком программисте. Что, у Тебя нет идей? Ну как же? Можно рассказать о том, как программисту приснился его старый недописанный проект и попросил его дописать, а когда он, проснувшись, забил на этот сон, на компьютере каждую полночь начали исчезать его текущие наработки. А еще можно придумать сказку о том, как программист от одиночества подружился с вирусом, оценив по достоинству виртуозность и находчивость его автора. Так этот вирус, взамен на сохраненную ему намагниченную жизнь на жестком диске и полный доступ к сети, стал таскать с компов девушек, которые программисту могли бы понравиться, всякую полезную информацию и незаметно подкидывать ему на рабочий стол в текстовом файле: например, на какое кино она искала билеты вчера, но так и не нашла подходяшего времени и места просмотра, над какой лабой по информационным системам в экономике для института она тщетно бъется третий день. А он, оказывается, на прошлой работе эту программу до ума доводил. А еще можно рассказать про беседу программиста с его кактусом. Им всегда было о чем поговорить - у них так много общего, ведь оба они выросли перед компьютером. Иногда программисту казалось, что он сходит с ума, но кактус его успокаивал и советовал побольше спать по ночам.

Ты смеешься и рассказываешь Мне сказку про программиста и его питомца - хамелеона, который замаскировался на клавиатуре, да так, что программист его два дня не мог найти. Классная сказка, только программиста жалко. Как почему? От него ведь девушка в итоге ушла... Так тем более жалко, раз она у него дура была. Ну да, чего ж хамелеона пугаться?

А Ты знаешь, что можно рассказать сказку про любой предмет и зеркало? Совершенно про любой. Вот смотри: как-то Любой Предмет решил посмотреться в зеркало - захотелось ему стать предметом определенным, познать себя наконец, ну и все такое. Подошел он к зеркалу, а зеркало на него посмотрело, и не смогло понять, как его отражать: все предметы как предметы - и назвать можно, и описать. А тут ситуация нелинейная. Смутилось зеркало размытым пятном на месте отражения Любого Предмета - нельзя же его совсем проигнорировать, сказав, что, дескать, прозрачный он как воздух - ведь и обидеться может. Стал Любой Предмет в это пятно вглядываться, ища очертания и цвета в неопределенной, как мазки импрессиониста вблизи, размытой гуще отражения, а зеркало этим самым отражением в него вглядывалось - с той же, в принципе, целью. И проникали они своими взглядами друг в друга все глубже и глубже, пока между ними не прошел человек и не увидел себя в бесконечном коридоре отражений. И понял тогда Любой Предмет, что он - тоже зеркало и может отразить своей сущностью кого угодно. И это, наверное, чудесно.

P.S. Спасибо Лизе Поповой за вечерний разговор и Максу Фраю за сборник "78".

---

[CherchezLaFemme]

Мне очень понравились, под тэгом "сказки на ночь"
тык
тык
и тык

---

приглашаем в Scary tales

[принцесса Ивейн]

Если этот пост противоречит законам сего сообщества, приносим свои извинения и просим его удалить.

---

[.Fox~]

Надеюсь я не нарушаю правил сообщества.
А вы верите в волшебство и сказки? Любите фэнтези во всех его проявлениях? Тогда подписывайтесь:
vk.com/grimm_tales
Ежедневные обновления: фантастические арты, интересные фильмы, игры и книги, уроки рисования, рукоделия и фейри макияжа!
Мы ждем Вас!

---

[CherchezLaFemme]

Со мной поделились и я поделюсь.

Напротив моего окна, на краю крыши, стоит человек с дудочкой. Он не собирается прыгать вниз, просто ему нравится стоять на краю. И играть иногда на дудочке.

Но он никогда не играет просто так. Сначала всегда высматривает что-то внизу. Иногда по часу, иногда дольше. А бывает, что каждую минуту что-нибудь играет. Красиво играет, заслушаешься. Я и слушаю.

Вот прошла внизу соседка, А. Ф. Человек на крыше сразу насторожился, и его можно понять. А. Ф. — неприятная особа. Когда она во дворе, почти всегда находится повод сыграть на дудочке. Вот и сейчас, стоило ей выйти — сразу начинает орать на детей, чтобы прекратили качаться на качелях, у нее голова кружится.

Человек на крыше серьезно кивает и подносит дудочку к губам.

Мир раскалывается.

Я слушаю торжественную и грозную мелодию дудочки. Человек стоит на самом краю крыши, широко расставив ноги. С полусложенными крыльями он похож на надгробное изваяние. Закрыл глаза и играет. А внизу раскалывается мир.

На две реальности. В одной из них рушатся башни, падают звезды, людей заживо пожирает небесный огонь. Их крики странным образом вплетаются в мелодию дудочки, не заглушая ее. Так и должно быть. В той реальности я тоже сгораю, чего уж там. Даже отсюда слышно, как я там ору. А как корчусь, мне смотреть не хочется. Неприятно. Я вообще не смотрю, я глаза закрыл. Слушать — это пожалуйста.

Но мелодия смолкает быстро. Вероятностные миры расходятся, и сюда уже не доносятся звуки Армагеддона.

В той реальности, которая осталась здесь, соседка не кричит на детей. Сплюнула на клумбу, и всё.

Человек на краю крыши убрал дудочку, сложил крылья и терпеливо ждет, когда в нашем мире зло снова перевесит. Ему недолго ждать. Мир балансирует на краю, шаткое равновесие мира может пошатнуть всё, что угодно — даже классическая раздавленная бабочка. Не просто так раздавленная, конечно, а со злобы. Ну да у нас во дворе такое происходит постоянно.

У нас во дворе вообще много чего происходит. Вот девочка с первого этажа наливает молока дворовому котенку. Молодец, девочка, спасибо.

Я засовываю руку в карман и достаю губную гармошку. Человек на краю крыши замечает мое движение и одобрительно кивает. Я начинаю играть. Мир расслаивается.

Я не музыкант. Мне просто нравится играть на гармошке, сидя на краю подоконника.

Это одна из сказок Бормора

---

Сказки моего детства

[Щит]

Когда мы с сестрой были маленькими, мы хотели стать писателями. Культ истории в нашей семье исходил от отца. Будучи математиком по образованию, он наизусть помнил "Историю древнего мира" и "Мифы древней Греции", а мы с удовольствием ему подражали. Правда, первые наши "романы", которые мы с сестрой отважились показать, он благополучно высмеял, сказав, чтобы мы эту дурь из головы выбросили, как выбросил и он.
Хотя слабая надежда на то, что когда-нибудь я издам собственную книгу - не ради славы, а просто, чтобы реализовать детскую мечту - во мне, медленно подкатывающемся к тридцатнику мужике, ещё живет, я помню также куски поэм, которые нам в детстве рассказывал отец.
Творчество моего отца, конечно, ни на что не претендует, но мне захотелось поделиться.

Казахстан, 18 век

Казахстан, 18 век

Великий Хан, бесчисленные орды давно гуляют по степи родной,
Доколь терпеть их будет Казахстан?
Народ, измученный борьбой неравной, послушай,
Слышишь, то гудит твой стан.
Батыры рвутся в бой, но силы не равны, ещё немного и тогда
Не миновать ведь нам беды.

Что хочешь ты, советник первый, зачем ведёшь ты речь такую?
Иль, думаешь, не знаю о беде? И день, и ночь о павших не тоскую?

Сейчас не время плакать на могилах, подумай, Хан, какой оставишь след.
Пора союзника искать и взоры наши все обратить туда,
Где северный сосед.

Ты о России молвишь, что ж, наверное, пришёл черёд исполнить нам завет.
Зови гонца, зови старейшин, последний будем мы держать совет.

Поле Куликово

Поле Куликово

- Послушай, воевода, пробил час, гора сойдётся здесь с горою.
Князь Дмитрий на коне уже, пора кончать с проклятою Ордою.

- А ты как думаешь, Отец, сумеем одолеть мы басурмана?
Тому уж больше сотни лет, как Русь узнала орды Батый-хана.
И с той поры татары правят Русью. А Дмитрий-князь, он ставленник ордынский,
Такой же, как великий князь Твери. Ты слишком на слова, отец мой, прыткий.
Не верю я в успех, но лучше умереть, чем жизнь прожить в неволе.

- Не гоже молвишь, воевода, то правда, что прошла уж сотня лет,
Но сотня та прошла не даром, и знали много славных мы побед.
Да, мелкие были победы, и распри были, я признать готов,
Но нет, не зря мы век прожили, не зря на Калке лилась кровь.
Ты только посмотри, боярин, за всю историю Руси не собиралось столько силы,
Грешно не верить в правду на краю могилы.
Ты посмотри, вот московит стоит, а дальше киевлянин,
Кузнец с Рязани, дикий северянин,
Вся Русь поднялась, не подняться не могла.
Однако рог трубит – тебе к войскам пора.

- Благослови на бой, владыка, сей бой Отчизна кровью заслужила
Ты веру возродил во мне. Вперёд за Русь,
В единстве наша сила!

---

Все это временно.

[Lena Lesnaya]

Мы сидели друг на против друга в неуютном кафе. По дороге за окном маячили машины. Дождь. Слякоть. Серые тучи. На редкость неприветливая погода. На редкость неудачная собеседница...

Уже некоторое время мы обе молчали, погруженные в свои мысли, когда мои нагло прервали - легонько, но неожиданно, схватили за правую кисть:

- Разве ты носишь часы?, - это сказано с вызовом, сказано с упреком.

- Да, ведь они сейчас на мне... Значит ношу, - отвечая, я довольно резко вернула свою конечность обратно, и обняла, для верности, остывшую чашку кофе. Она была недовольна тем, что я отдернула руку, не дав ей рассмотреть часы.

- Не смешно! Кто угодно, но не ты, - нахмурившись, продолжила - Они тебе без надобности: время ты не смотришь, украшения не признаешь. И вдруг часы? Зачем тебе часы? - Говорила она быстро и раздраженно. Говорила так, как фыркают кошки по утрам: тянуться к тебе принюхиваясь, а потом: фыррр, и отвернувшись оскорбленно уходят. Вот и она не дослушав ответ, фыркнула и ушла обратно в свои мысли.

Но я ответила. Ответила наверное себе, не ей...

- Просто приболела, - пару секунд я ожидала ее реакции. Тишина. - Время. Лучшие таблетки, лучшие микстуры, лучшие уколы - время. - и опять почему-то молчу. Минуту или две разглядываю мокрых прохожих и тихонько, почти шёпотом, сама себе. - Время лечит от всего. Я смотрю на них и помню: время - лечит. От всего.

***

После пережитых бурь я сдалась.

Просто сдалась: будь что будет. Ни с кем мне не было так тепло и холодно одновременно. Одна сторона в бушующем пламени, другая в глыбе льда. Такая нежность и забота к моему бренному телу, и абсолютное безразличие к моей бессмертной священной душе.

Тепличная девочка - так он меня называет. Взрослый ребенок окруженный заботой, играющий со своим сознанием, чувствами, эмоциями от отсутствия проблем житейских, придумывающий проблемы моральные. Я с ним как Волк Ларсен и Хэмп, - философ упавший в жизнь (он предложил прочесть, еще читаю)...

Так мы и лежали в обнимку, каждый думал о своем.
Мне хотелось покоя; спряталась - знаю, это отсрочка, как в дурацких фильмах ужасов, когда героиня прячется в кладовке и ждет смерти. Она ведь знает: ее найдут и убьют, но сидеть на диванчике с бокалам вина в ожидании злодея - не получается. Хотя, почему бы не провести последние минуты в блаженстве? Возможно именно тогда злодей будет сам боятся вас. И не придет. Выглянет из-за угла и увидев полное бесстрашие и спокойствие спрячется сам. А если придет, то растеряется, выпьет за твое здоровье и извинившись уйдет.

Главное сбить человека с шаблона, пусть чувствует себя чрезвычайно глупо: если тебя хотят ударить, изнасиловать, обидеть, обокрасть - веди себя не типично; пой веселые песни или рассказывай стихи-сказки, танцуй цыганочку напополам с яблочком, кидайся обниматься громко хохоча... Это пожалуй спасет тебе жизнь.



Он разглядывал мою правую руку. Часы, которые говорили мне о том, что он временно... Красная нитка с семью узлами. Нет не буддизм.

- Что это означает?, - сказано шёпотом, но очень выразительно.

- Ты не поймешь. Я не знаю как объяснить, - мой пустой взгляд устремлен в потолок.

- ...

- Она означает одну фразу, придуманную не мной. "Мой мир заботится обо мне". Все что было есть и будет это наилучшее что со мной произошло, происходит и будет происходить. Понимаешь?

- Причем здесь нитка? Амулет?, - его пальцы, а затем и губы проползли по моей ладони.

- Притом, что я постоянно об этом забываю. А она - мне напоминает, - мы оба молчим. Долго. Пусто. А потом откуда-то далеко: из другой-другой жизни доносится уже сквозь сон его голос:

- А я об этом помню всегда.


***

Так мы и лежали в обнимку, каждый думал о своем.

---

Игра Солнца

[Гексли.кун]

Автор: Гексли.кун
От автора: с аниме связано только тем, что использованы строки (что выделены курсивом) из одной японской песни, не более)) Мои персонажи и мой рассказ)

прошу)

Она не верила в чудеса. Считала это лишь выдумкой для маленьких детей: Санта Клаус, феи в цветочных платьях и блестящими крылышками, монетки под подушкой вместо выпавших ночью зубов, которые якобы клала Зубная фея, Пасхальные кролики.. И прочее, она считала лишь выдумкой. Несмотря на свой вид, в этом-то вся ирония.
Девушка небольшого роста, с забранными в хвост пепельными волосами, что отливали немного розовым; в платьице пастельно-розового цвета и аккуратненьких розовых балетках. Не хватает накладных ресниц и помады в тон платью, чтобы получилась идеальная коллекционная куколка, которая, по задумке автора, молода и верит в чудеса да волшебство.
Однако, несмотря на свой вид, ей было семнадцать. Все давали четырнадцать от силы. Ее это не волновало.
Однако, несмотря на свой вид, у нее был стойкий , закаленный характер.
Кажется неженка, маленькая Принцесса.. Да, может быть это и была Принцесса. Ближайшего двора на окраине города, вместо королевства, ближайшего заброшенного здания, вместо дворца; которая восседала на старом диване, вместо роскошного трона. Она потрепана жизнью, если можно так сказать.
Ее матушка была тяжело больна. Неизлечимой болезнью. Отец умер. Просто спился. И она всеми силами, не жалея себя, старалась заработать гроши, стоя на улице и распевая песни. Но много ли так заработаешь на дорогостоящую операцию?...
И сегодня, так же как и обычно, в лучах предзакатного солнца, она возвращалась домой через парк. За ним никто не ухаживал, это уже походило больше на небольшой лесок. Разве что с тропинками, которые еще не заросли густой травой. Это была самая короткая дорога к дому и, несмотря на ее загадочность и таинственность, девушка любила ходить по этой уже хорошо знакомой тропинке. Когда-то.. Они играли здесь всей семьей. Но это было так давно, что воспоминания почти стерлись, но она все равно бережно хранит их.
Единственной постройкой в этом Богом забытом месте, являлась белая беседка. Которая из белой превратилась в серую. А краска местами облупилась и вокруг пошли трещины. Некоторые места были удушены диким плющом. Но при рассвете и закате это было необыкновенно красивое зрелище.
И, уже подходя к ней, она неожиданно остановилась и слегка шевельнула ушами, словно кошечка, которая учуяла опасность. И она услышала песню… Которую некогда пела ее матушка.
- В самолетиках все небо, оглянись и потрогай – кружат они вокруг.. Не засверкать, не мечтай – таков был твой ответ... - пропел чудесный голос.
Она, инстинктивно, пошла к нему, к голосу, прямо к беседке. И, остановившись прямо у пары лесенок, она была очень удивлена, а пакет с лекарствами буквально выпал у нее из рук.
В беседке сидел молодой человек во фраке и черной маске на лице. Вокруг него были десятки, нет, сотни разноцветных шаров, а сам он, не обращая внимания на девушку, все пел ту песню:
- Мыльный пузырь отпусти. Да до небес не долетит храбрец наш, а разорвется по пути..
Девчушка слушала, очарованная его красотой и голосом.
- Я узнать кого желаю? Вечности мне мало. На эту картину готова смотреть всегда. В самолетиках все небо, оглянись, потрогай… Кружат они вокруг.
- Но смотри, себе верный поймай.. – подхватила последнюю строчку девушка.
- Именно, Креме. Именно. Я очень рад что ты помнишь эту песню. Никогда ее не забывай.
- Но кто ты и откуда знаешь м..
- Я все знаю, дорогая. Все на свете.
- Но человек не может знать все!
- А кто сказал, что я человек? – он ухмыльнулся. – Однако, за твою заботу и думы о матушке, я скажу своё имя. Меня зовут Лайвели, - прошептал он последнее слово.
- Лайвели… - выдохнула Креме. – М-мне пора, простите, пожалуйста, - она поклонилась и, подобрав пакетик с лекарствами, бросилась было бежать, но картина, что предстала перед глазами, остановила ее.
Вместо оранжевой и тусклой вечерней травы, она была зеленой. И ухоженной. А по полянке бегала маленькая девочка, которая смеялась и кричала «Папочка, Мамочка ловите меня!» Рядом с Креме, откуда ни возьмись, появился мужчина с щетиной, в потрепанной рубахе и женщина в желтом летнем платье. И прямо на нее бежал ребенок и, пробегая сквозь, закружился вокруг родителей.
Креме смотрела на это, словно зачарованная. Она просто не могла поверить своим глазам.
- Мама.. Папа… Мама!! – она побежала навстречу женщине, но там уже никого не было. Она поймала руками пустое место. Оглянулась вокруг: темная жухлая трава, да беседка, в лучах закатного солнца.
- Теперь ты веришь?
Она обернулась на голос – мужчина во фраке стоял позади нее, держа связку воздушных шариков.
- Ч-что это было сейчас?.. Во что верю? Кто ты.. Что происходит?..
- Ты веришь в чудеса?
- Нет, кончено нет, это бред сивой кобылы! – только при упоминании чуда, которое она так ненавидела, ее разум прояснился. – Мне пора, - и стремительно зашагала в сторону.
- Креме, ты разве не хочешь, чтобы твоя мать осталась с тобой?
Это ее остановило. Ноги словно парализовало, и она оказалась прикована к земле.
- Хорошо, первый шаг есть, - мужчина тихо засмеялся. – Тогда.. Забери любой шарик. И желание исполнится.
- Я.. Не могу.
- Поверь мне. Доверься мне.
Огромная слеза скатилась по щеке Креме, и, упав на траву, она превратилась в маленький кристаллик. Алмазные слезы..
- Ма.. ма..
- Верно. Подойди ко мне.
Она, как робот, повернулась к нему и подошла к связке шаров.
- Себе верный шарик выбери, Креме.
Она машинально взяла самую близкую ленточку и вытянула алый шарик.
- Умница, - Лайвели отпустил все остальные шары в рыжее небо. – Ступай. Но ответь на один вопрос.
Она едва заметно кивнула.
- На что любит твоя мама любоваться больше всего на свете? Это и спасет ее. Прощай, дорогая Креме.
Девушка моргнула, но, когда она распахнула глаза, рядом уже никого не было. Никого. Она подняла голову к небу и увидела стаю голубей. Белых голубей, которых так любит ее мама.
- Она любила смотреть.. Как играет солнце внутри красного воздушного шарика, что держала ее дочь.
Не сдерживая слез и бросив пакетик, она бежала сломя голову к своему дому, бережно прижимая шарик к груди.


Креме никогда не верила в чудеса. Ни-ког-да. Она готова была поверить во все, довериться всему, но не в чудо. Она так думала до самого конца. И, засыпая в глубокой старости, она прошептала:
- Я никогда не верила в волшебство.. Разве что в Лайвели, который помог вылечить самого дорого мне человека на свете. Я верила лишь в игру солнца на красном воздушном шарике… - и она опустила тяжелые веки, тепло улыбаясь.

---

Шарф Радуги

[Гексли.кун]

Автор: Гексли.кун
Название: Шарф Радуги
Жанр: ориджинал, сказка
От автора: с аниме никак не связано, разве что имя там одно японское
Прошу прочитать и оценить.
Благодарю  Lena Lesnaya, что дала разрешение выставить сие.

Теплые родные руки создателя. Я их никогда не забуду. Как и мой хозяин. Она была прекрасной женщиной, я чувствовал это тогда, когда она с любовью создавала каждую петельку, брала каждый кусочек ткани, сшивая его с другим. Затем маленький хозяин портил узор, распускал нити. О, это было просто невыносимо! Но разве я мог возразить? Ведь я предназначался для него. Для этого маленького сорванца.. Где я только не побывал. В грязи, в лужах, в дымоходе.. Однажды я сорвался и улетел в реку. Но где бы я ни был, юный хозяин находил меня, доставал, чистил. Любил. Особенно после ухода создателя. После уходя теплых рук, что связали меня..




Парень стоит на берегу реки. Пепельные волосы треплет ветер, играя с ними. Тучи на небе лениво плывут на юг. Его горло обмотано вязаным шарфом, на котором так же переплетаются серые заплатки.

- Красный – цвет любви, он очень важен, Йойте, - тихо промолвила женщина, показывая мальчику красную заплатку.
- А желтый – цвет дружбы! Она еще важнее, чем любовь, да, мама? – парнишка протянул матери кусочек яркой материи.
- Да, малыш, - она засмеялась, взъерошив волосы сына.

Парень сделал шаг вперед, соприкасаясь с водной гладью, поправляя шарф на шее, плотнее затягивая его.

- Зеленый – цвет..
- Правды и доброты! – воскликнул Йойте.
- Умница, Йойте-кун, - она улыбнулась.

Йойте сделал еще шаг вперед, ступая по водной глади. Шаг за шагом он шел, смотря вдаль, не замечая никого. Никого, лишь радугу впереди. Единственное яркое пятно в этом сером мире.
- Оранжевый.. – произнес Йойте. – Цвет улыбки и тепла..
Йойте дошел до радуги, и дотронулся до ее начала кончиками пальцев в кожаной перчатке. Бежевая кожа тут же разлетелась на тысячи клочков, обнажая длинные и тонкие, словно из фарфора, пальцы пианиста. Сквозь пальцы, по телу, разлетелось тепло. Тепло маминых рук… Парень поглубже вдохнул. И узнал запах персиков. Родной запах, близкий запах. Запах его мамы.. – Ты всегда пользовалась кремом для рук с ароматом персика.. Я любил этот запах. Очень.
Йойте чуть улыбнулся и ступил на конец радуги. Шаг. Шаг. Выше.. Выше. К мечте…
- Синий. Цвет океанов и свобод..
Одна заплатка стала синей. Другая зеленой. Третья желтой; красной и оранжевой стали последующие.
- Фиолетовый… Цвет одиночества, но завлекающий, дающий полностью познать всю прелесть быть одним..
Нити шарфа стали фиолетовыми.
- Белый.. Цвет новой жизни и новых надежд. Белый цвет… - Йойте уже был почти что на самой верхушке самого яркого чуда природы.
Белая заплатка. Но осталась еще одна, по-прежнему серая..
Выше, еще чуть-чуть!! Совсем немного осталось!..
Йойте сделал последний шаг, остановился, задержал дыхание.

- Тогда может наш знаток цветов расскажет маме что означает голубой цвет? – женщина улыбнулась.

«Голубой цвет- цвет Неба. Цвет свободы и твоих глаз. Самый родной цвет..»
- Люблю тебя, мама. Я исполнил мечту. Я поднялся по радуге! Мама, слышишь? Смотри!! – Йойте плакал. Тихие молчаливые слезы катились по щекам. И улыбался. Куда делась прежняя маска холодности и колкости? Куда? Исчезла, испарилась.. Оно и к лучшему. Стена рухнула.. Открывая его душу, истинную сущность. Прежний Йойте вернулся. Ребенок.. В его душе не до конца умер. И он сумел возродиться.

Последняя заплатка стала небесно-голубого цвета. Свечение подхватило парнишку, шарф цвета радуги улыбался. Да, он улыбался, так, как и должно было быть.

И все-таки, тепло маминых рук никто никогда не забудет. Никто и никогда.

@темы: сказки

---

Жизнь и Смерть.

[Lena Lesnaya]

Жизнь и смерть известных личностей никогда не давала покоя личностям неизвестным.

H-57 - миланская студия графического дизайна, сотрудники которой создали забавную и умную серию постеров-пиктограмм из жизни известных исторических личностей.

з.ы. Просто чтобы посмотреть и улыбнуться.

---

Письмо, которое мне пришло...

[Lena Lesnaya]

... я перетащу сюда полностью. Просто потому что сегодня такой день.

"Здравствуйте!
Очень прошу Вас разместить эту небольшую сказку в сообществе. Мне кажется, что любое творческое начинание должно находить своих читателей. А может быть - и вдохновлять других. Ведь кто знает, на что способен тоненький лунный лучик?)

Эту сказку написал подопечный детеныш (по хоспису) моего друга - Мишка, ему 12 лет. С прошлой осени он "отказной" у врачей. Он написал ее на школьный литературный конкурс, но это не так важно. "...Важно, что он хочет, что бы его сказку читали. Что бы чувствовали - кому нужно и кто захочет..." Когда Мишка лежал в реанимации ему пообещали, что его сказку будут еще читать. На сегодня - ему лучше. Но это одно из тех чудес, что мы можем сделать своими руками - что бы исполнилось желание ребенка и сказка прошла более длиный путь. Мишка заслужил это.

Сказка о лунном лучике

"Жил-был маленький золотистый лунный лучик. Он был совсем тонкий, с трудом пробивался сквозь густые тучи. В сумрачном лесу он часто терялся среди веток, и не мог попасть в комнату через окно, если шторы были задернуты. Он мечтал стать таким, как старшие братья - сильные и яркие солнечные лучи, что бы приносить всем тепло, жизнь и радость.
Лучик печалился: «Неужели я всегда буду таким слабым? Что я смогу сделать хорошего?"
Но однажды красивая серебряная звездочка сказала ему: « - Мы с тобой - особенные. Мы умеем светить ночью и дарить миру волшебство. Просто гори от всего сердца и ничего не бойся!"
И лунный лучик побежал по темной воде реки и нарисовал сверкающую дорожку. Все птицы, рыбы и даже деревья на берегах залюбовались ею. Потом лучик пробрался в открытую форточку одного дома и ласково погладил по щеке малыша, который увидел сказочный сон. Лучик заиграл на лесной листве и помог заблудившемуся олененку найти свою маму.
А к утру он, усталый и счастливый, возвратился домой - в лунный диск. И спрятался там до заката, до следующих подвигов!"

Если вы разместите эту сказку у себя на странице - мы будем очень признательны.

СПАСИБО ОГРОМНОЕ ВСЕМ, КТО ПРОЧИТАЛ СКАЗКУ, КТО РАЗМЕСТИЛ У СЕБЯ - ВСЕМ, КТО ПОМОГАЕТ ДЕЛАТЬ ЧУДЕСА СВОИМИ РУКАМИ!
оригинальная запись от L_ahve"

---

Рэй Брэдбери. Апрельское колдовство.

[karaba]

Апрельское колдовство.

Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой, над прудом, над дорогой летела Сеси. Невидимая, как юные весенние ветры, свежая, как дыхание клевера на сумеречных лугах… Она парила в горлинках, мягких, как белый горностай, отдыхала в деревьях и жила в цветах, улетая с лепестками от самого легкого дуновения. Она сидела в прохладной, как мята, лимонно-зеленой лягушке рядом с блестящей лужей. Она бежала в косматом псе и громко лаяла, чтобы услышать, как между амбарами вдалеке мечется эхо. Она жила в нежной апрельской травке, в чистой, как слеза, влаге, которая испарялась из пахнущей мускусом почвы.

«Весна… — думала Сеси. — Сегодня ночью я побываю во всем, что живет на свете».

Она вселялась в франтоватых кузнечиков на пятнистом гудроне шоссе, купалась в капле росы на железной ограде. В этот неповторимый вечер ей исполнилось ровно семнадцать лет, и душа ее, поминутно преображаясь, летела, незримая, на ветрах Иллинойса.

— Хочу влюбиться, — произнесла она.

Она еще за ужином сказала то же самое. Родители переглянулись и приняли чопорный вид.

— Терпение, — посоветовали они. — Не забудь, ты не как все. Наша семья вся особенная, необычная. Нам нельзя общаться с обыкновенными людьми, тем более вступать в брак. Не то мы лишимся своей магической силы. Ну скажи, разве ты захочешь утратить дар волшебных путешествий? То-то… Так что будь осторожна. Будь осторожна!

Но в своей спальне наверху Сеси чуть-чуть надушила шею и легла, трепещущая, взволнованная, на кровать с пологом, а над полями Иллинойса всплыла молочная луна, превращая реки в сметану, дороги — в платину.

— Да, — вздохнула она, — я из необычной семьи. День мы спим, ночь летаем по ветру, как черные бумажные змеи. Захотим — можем всю зиму проспать в кротах, в теплой земле. Я могу жить в чем угодно — в камушке, в крокусе, в богомоле. Могу оставить здесь свою невзрачную оболочку из плоти и послать душу далеко-далеко в полет, на поиски приключений. Лечу!

И ветер понес ее над полями, над лугами.


И коттеджи внизу лучились ласковым весенним светом, и тускло рдели окна ферм.

«Если я такое странное и невзрачное создание, что сама не могу надеяться на любовь, влюблюсь через кого-нибудь другого», — подумала она.

Возле фермы, в весеннем сумраке, темноволосая девушка лет девятнадцати, не больше, доставала воду из глубокого каменного колодца. Она пела.

Зеленым листком Сеси упала в колодец. Легла на нежный мох и посмотрела вверх, сквозь темную прохладу. Миг — и она в невидимой суетливой амебе, миг — и она в капле воды. И уже чувствует, как холодная кружка несет ее к горячим губам девушки. В ночном воздухе мягко отдались глотки.

Сеси поглядела вокруг глазами этой девушки.

Проникла в темноволосую голову и ее блестящими глазами посмотрела на руки, которые тянули шершавую веревку. Розовыми раковинами ее ушей вслушалась в окружающий девушку мир. Ее тонкими ноздрями уловила запах незнакомой среды Ощутила, как ровно, как сильно бьется юное сердце. Ощутила, как вздрагивает в песне чужая гортань.

«Знает ли она, что я здесь?» — подумала Сеси.

Девушка ахнула и уставилась на черный луг.

— Кто там?

Никакого ответа.

— Это всего-навсего ветер, — прошептала Сеси.

— Всего-навсего ветер. — Девушка тихо рассмеялась, но ей было жутко.

Какое чудесное тело было у этой девушки! Нежная плоть облекала, скрывая, остов из лучшей, тончайшей кости. Мозг был словно цветущая во мраке светлая чайная роза, рот благоухал, как легкое вино. Под упругими губами белые-белые зубы, брови красиво изогнуты, волосы ласково, мягко гладят молочно-белую шею. Поры были маленькие, плотно закрытые. Нос задорно смотрел вверх, на луну, щеки пылали, будто два маленьких очага. Чутко пружиня, тело переходило от одного движения к другому и все время как будто что-то напевало про себя. Быть в этом теле, в этой голове — все равно что греться в пламени камина, поселиться в мурлыканье спящей кошки, плескаться в теплой воде ручья, стремящегося через ночь к морю.

«А мне здесь славно», — подумала Сеси.

— Что? — спросила девушка, словно услышала голос.

— Как тебя звать? — осторожно спросила Сеси.

— Энн Лири. — Девушка встрепенулась. — Зачем я это вслух сказала?

— Энн, Энн, — прошептала Сеси. — Энн, ты влюбишься.

Как бы в ответ на ее слова с дороги донесся громкий топот копыт и хруст колес по щебню. Появилась повозка, на ней сидел рослый парень, его могучие ручищи крепко держали натянутые вожжи, и его улыбка осветила весь двор.

— Энн!

— Это ты, Том?

— Кто же еще? — Он соскочил на землю и привязал вожжи к изгороди.

— Я с тобой не разговариваю! — Энн отвернулась так резко, что ведро плеснуло водой.

— Нет! — воскликнула Сеси.

Энн опешила. Она взглянула на холмы и на первые весенние звезды. Она взглянула на мужчину, которого звали Томом. Сеси заставила ее уронить ведро.

— Смотри, что ты натворил!

Том подбежал к ней.

— Смотри, это все из-за тебя!

Смеясь, он вытер ее туфли носовым платком.

— Отойди!

Она ногой оттолкнула его руки, но он только продолжал смеяться, и, глядя на него из своего далекого далека, Сеси видела его голову — крупную, лоб — высокий, нос — орлиный, глаза — блестящие, плечи — широкие и налитые силой руки, которые бережно гладили туфли платком. Глядя вниз из потаенного чердака красивой головки, Сеси потянула скрытую проволочку чревовещания, и милый ротик тотчас открылся:

— Спасибо!

— Вот как, ты умеешь быть вежливой?

Запах сбруи от его рук, запах конюшни, пропитавший его одежду, коснулся чутких ноздрей, и тело Сеси, лежащее в постели далеко-далеко за темными полями и цветущими лугами, беспокойно зашевелилось, словно она что-то увидела во сне.

— Только не с тобой! — ответила Энн.

— Т-с, говори ласково, — сказала Сеси, и пальцы Энн сами потянулись к голове Тома.

Энн отдернула руку.

— Я с ума сошла!

— Верно. — Он кивнул, улыбаясь, слегка озадаченный. — Ты хотела потрогать меня?

— Не знаю. Уходи, уходи! — Ее щеки пылали, словно розовые угли.

— Почему ты не убегаешь? Я тебя не держу. — Том выпрямился. — Ты передумала? Пойдешь сегодня со мной на танцы? Это очень важно. Я потом скажу почему.

— Нет, — ответила Энн.

— Да! — воскликнула Сеси. — Я еще никогда не танцевала. Хочу танцевать. Я еще никогда не носила длинного шуршащего платья. Хочу платье. Хочу танцевать всю ночь. Я еще никогда не была в танцующей женщине, папа и мама ни разу мне не позволяли. Собаки, кошки, кузнечики, листья — я во всем свете побывала в разное время, но никогда не была женщиной в весенний вечер, в такой вечер, как этот… О, прошу тебя, пойдем на танцы!

Мысль ее напряглась, словно расправились пальцы в новой перчатке.

— Хорошо, — сказала Энн Лири. — Я пойду с тобой на танцы, Том.

— А теперь — в дом, живо! — воскликнула Сеси. — Тебе еще надо умыться, сказать родителям, достать платье, утюг в руки, за дело!

— Мама, — сказала Энн, — я передумала.

Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот ее ощетинился шпильками.

— Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том!

— Верно. — И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте.

«Но ведь весна!» — подумала Сеси.

— Сейчас весна, — сказала Энн.

«И такой чудесный вечер для танцев», — подумала Сеси.

— …для танцев, — пробормотала Энн Лири.

И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на ее белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться. Она терла тут, мылила там, а теперь — встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра!

— Эй, ты! — Энн окликнула свое отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. — Кто ты сегодня вечером?

— Семнадцатилетняя девушка. — Сеси выглянула из ее фиалковых глаз. — Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь? Энн Лири покачала головой.

— Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма.

— Горячо, горячо! — рассмеялась Сеси. — А теперь одеваться. Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут…

— Энн, Том здесь!

— Скажите ему, пусть подождет. — Энн вдруг села. — Скажите, что я не пойду на танцы.

— Что такое? — сказала мать, стоя на пороге.

Сеси мигом заняла свое место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: «Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет». И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири.

— Энн!

— Пусть уходит!

— Энн! — Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли.

Но Энн закусила удила.

— Нет, нет, я его ненавижу!

Нельзя было ни на миг оставлять ее. Сеси подчинила себе руки девушки… сердце… голову… исподволь, осторожно.

«Встань!» — подумала она.

Энн встала.

«Надень пальто!»

Энн надела пальто.

«Теперь иди!»

«Нет!» — подумала Энн Лири.

«Ступай!»

— Энн, — заговорила мать, — не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло?

— Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно. Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер.

Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири…

— Какой сегодня чудесный вечер! — сказала Сеси.

— Какой чудесный вечер! — произнесла Энн.

— Ты какая-то странная, — сказал Том.

Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки «Прекрасного Огайо».

Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия.

— Да, я странная, — ответила Сеси.

— Ты на себя не похожа, — сказал Том.

— Сегодня да.

— Ты не та Энн Лири, которую я знал.

— Совсем, совсем не та, — прошептала Сеси за много-много миль оттуда.

— Совсем не та, — послушно повторили губы Энн.

— У меня какое-то нелепое чувство, — сказал Том.

— Насчет чего?

— Насчет тебя. — Он чуть отодвинулся и, кружа ее, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо. Твои глаза, — произнес он, — не возьму в толк.

— Ты видишь меня? — спросила Сеси.

— Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. Том осторожно ее кружил, лицо у него было озабоченное.

— Да.

— Почему ты пошла со мной?

— Я не хотела, — ответила Энн.

— Так почему же?..

— Что-то меня заставило.

— Что?

— Не знаю. — В голосе Энн зазвенели слезы.

— Спокойно, тише… тише… — шепнула Сеси. — Вот так. Кружись, кружись.

Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.

— И все-таки ты пошла на танцы, — сказал Том.

— Пошла, — ответила Сеси.

— Хватит. — И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей.

Они забрались в повозку и сели рядом.

— Энн, — сказал он и взял ее руки дрожащими руками, Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя.

Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты.

— Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, — сказал он.

— Знаю.

— Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.

— Ничего страшного, мы еще так молоды, — ответила Энн.

— Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, — сказала Сеси.

— За что простить? — Том отпустил ее руки и насторожился.

Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.

— Не знаю, — ответила Энн.

— Нет, знаю, — сказала Сеси. — Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой.

И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела.

— Что с тобой сегодня, — сказал недоумевая Том. — То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал — ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое… мягкость какая-то… — Он подыскивал слова: — Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен.

«Не в нее, — сказала Сеси, — в меня!»

— А я боюсь тебя любить, — продолжал он. — Ты опять станешь меня мучить.

— Может быть, — ответила Энн.

«Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! — подумала Сеси. — Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь».

Энн ничего не сказала.

Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок.

— Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать?

— Да, — сказали Энн и Сеси.

— Так можно поцеловать тебя на прощание?

— Да, — сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить.

Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы.

Энн сидела будто белое изваяние.

— Энн! — воскликнула Сеси. — Подними руки, обними его!

Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, — шептала Сеси. — Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, а я тебя люблю, хоть бы она тебя никогда не полюбила.

Он отодвинулся и сидел рядом с Энн такой измученный, будто перед тем пробежал невесть сколько.

— Не понимаю, что это делается?.. Только сейчас…

— Да? — спросила Сеси.

— Сейчас мне показалось… — Он протер руками глаза. — Неважно. Отвезти тебя домой?

— Пожалуйста, — сказала Энн Лири.

Он почмокал лошади, вяло дернул вожжи, и повозка тронулась. Шуршали колеса, шлепали ремни, катилась серебристая повозка, а кругом ранняя весенняя ночь — всего одиннадцать часов, — и мимо скользят мерцающие поля и луга, благоухающие клевером.

И Сеси, глядя на поля, на луга, думала: «Все можно отдать, ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе, с этой ночи и навсегда». И она услышала издали голоса своих родителей: «Будь осторожна. Неужели ты хочешь потерять свою магическую силу? А ты ее потеряешь, если выйдешь замуж за простого смертного. Берегись. Ведь ты этого не хочешь?»

«Да, хочу, — подумала Сеси. — Я даже этим готова поступиться хоть сейчас, если только я ему нужна. И не надо больше метаться по свету весенними вечерами, не надо вселяться в птиц, собак, кошек, лис — мне нужно одно: быть с ним. Только с ним. Только с ним».

Дорога под ними шуршала, бежала назад.

— Том, — заговорила наконец Энн.

— Да? — Он угрюмо смотрел на дорогу, на лошадь, на деревья, небо и звезды.

— Если ты когда-нибудь, в будущем, попадешь в Грин-Таун в Иллинойсе — это несколько миль отсюда, — можешь ты сделать мне одолжение?

— Возможно.

— Можешь ты там зайти к моей подруге? — Энн Лири сказала это запинаясь, неуверенно.

— Зачем?

— Это моя хорошая подруга… Я рассказывала ей про тебя. Я тебе дам адрес. Минутку.

Повозка остановилась возле дома Энн, она достала из сумочки карандаш и бумагу и, положив листок на колено, стала писать при свете луны.

— Вот. Разберешь?

Он поглядел на листок и озадаченно кивнул.

— «Сеси Элиот. Тополевая улица, 12, Грин-Таун, Иллинойс», — прочел он.

— Зайдешь к ней как-нибудь? — спросила Энн.

— Как-нибудь, — ответил он.

— Обещаешь?

— Какое отношение это имеет к нам? — сердито крикнул он. — На что мне бумажки, имена?

Он скомкал листок и сунул бумажный шарик в карман.

— Пожалуйста, обещай! — сказала Сеси.

— …обещай… — сказала Энн.

— Ладно, ладно, только не приставай! — крикнул он.

«Я устала, — подумала Сеси. — Не могу больше. Пора домой. Силы кончаются. У меня всего на несколько часов сил хватает, когда я ночью вот так странствую… Но на прощание…»

— …на прощание, — сказала Энн.

Она поцеловала Тома в губы.

— Это я тебя целую, — сказала Сеси.

Том отодвинул от себя Энн Лири и поглядел на нее, заглянул ей в самую душу. Он ничего не сказал, но лицо его медленно, очень медленно разгладилось, морщины исчезли, каменные губы смягчились, и он еще раз пристально всмотрелся в озаренное луной лицо, белеющее перед ним.

Потом помог ей сойти с повозки и быстро, даже не сказав «спокойной ночи», покатил прочь.

Сеси отпустила Энн.

Энн Лири вскрикнула, точно вырвалась из плена, побежала по светлой дорожке к дому и захлопнула за собой дверь.

Сеси чуть помешкала. Глазами сверчка она посмотрела на ночной весенний мир. Одну минутку, не больше, глядя глазами лягушки, посидела в одиночестве возле пруда. Глазами ночной птицы глянула вниз с высокого, купающегося в лунном свете вяза и увидела, как гаснет свет в двух домиках — ближнем и другом, в миле отсюда. Она думала о себе, о всех своих, о своем редком даре, о том, что ни одна девушка в их роду не может выйти замуж за человека, живущего в этом большом мире за холмами.

«Том. — Ее душа, теряя силы, летела в ночной птице под деревьями, над темными полями дикой горчицы. — Том, ты сохранил листок? Зайдешь когда-нибудь, как-нибудь, при случае навестить меня? Узнаешь меня? Вглядишься в мое лицо и вспомнишь, где меня видел, почувствуешь, что любишь меня, как я люблю тебя — всем сердцем и навсегда?»

Она остановилась, а кругом — прохладный ночной воздух, и миллионы миль до городов и людей, и далеко-далеко внизу фермы и поля, реки и холмы.

Тихонько: «Том?»

Том спал. Была уже глубокая ночь; его одежда аккуратно висела на стульях, на спинке кровати. А возле его головы на белой подушке ладонью кверху удобно покоилась рука, и на ладони лежал клочок бумаги с буквами. Медленно-медленно пальцы согнулись и крепко его сжали. И Том даже не шелохнулся, даже не заметил, когда черный дрозд на миг тихо и мягко прильнул к переливающемуся лунными бликами окну, бесшумно вспорхнул, замер — и полетел прочь, на восток, над спящей землей.

@темы: чужое. Рэй Брэдбери.